Специалисты Новосибирского научно-исследовательского института травматологии и ортопедии совместно с французскими коллегами начали реализацию большого проекта по изучению сколиоза. Об актуальности этой темы и перспективах совместной работы рассказывает заведующий отделением детской и подростковой вертебрологии, профессор Михаил Витальевич Михайловский.

– Насколько актуальна проблема изучения сколиоза?

– Достоверной статистики распространенности сколиоза нет. По моим оценкам, примерно 1% населения имеет сколиоз. Но это разные виды патологии. Известно около 30 видов сколиоза. Самый частый из них – это идиопатический сколиоз, то есть деформация позвоночника неизвестного происхождения. Он составляет примерно 80-90% всех случаев сколиоза. Примерно в 1 % случаев необходима операция. Но мы лечим не болезнь. Идиопатический сколиоз – это, скорее всего, генетически детерминированное заболевание. Что, в общем, почти доказано. Но мы не знаем, какие гены за это ответственны и как на них воздействовать. Поэтому саму болезнь мы лечить не умеем. Но сколиоз – проявление болезни. Их мы устранять можем. Механически. Грубым, если так честно говорить, топорным подходом.

Сегодня наша задача – выявить сколиоз как можно раньше и начать лечение как можно эффективнее. Поэтому изучение этой патологии – вещь крайне актуальная.

– Цель вашего совместного проекта с французами – изучение причин сколиоза? Как вообще этот проект возник?

– В 1983 году французские ученые, хирурги Жан Дюбуссе и Ив Котрель предложили принципиально новый инструментарий для коррекции деформаций позвоночника. Это была революция в вертебрологии. Мы в НИИТО первыми в России начали его использовать. Было это в 1996 году. Мы сделали тогда две первые операции, и к нам приехал Дюбуссе, провел мастер-класс. Тогда мы познакомились. Потом встречались еще много раз. А в прошлом году в институте проводились лекционные курсы американского общества исследования сколиоза. И Жан к нам приезжал. Директор нашего института Михаил Анатольевич Садовой предложил ему стать нашим сотрудником – быть, что называется, супервайзером. То есть человеком, который контролирует научные исследования по каким-то направлениям. Он с удовольствием согласился. С этого и начался совместный наш проект. В этом году он целую неделю у нас работал, посмотрел, что мы можем, какие у нас методики, какие запросы, что нам интересно. Во Франции он выступил в основанном Ивом Котрелем Фонде, который спонсирует научные исследования в области сколиоза. Они заинтересовались. И сейчас мы утрясем разного рода формальности, подбираем больных и т.д. Думаю, что уже с осени начнется непосредственная практическая работа.

– На каких направлениях вы остановились?

– Выбрано два направления. Первое – генетика сколиоза. У нас великолепно оснащенная лаборатория, где можно получать очень интересные данные, работают грамотные генетики. Сейчас подбираем материал под эти исследования. Мы хотим понять особенности локального генотипа больных сколиозом у нас в Сибири. Кроме того, мы хотим понять, какие гены отвечают за прогрессирование сколиоза. Ведь это заболевание может протекать доброкачественно, когда и лечения-то особого не надо. А иногда происходит сильная деформация. Почему? Чем это обусловлено?

Второе направление – прогнозирование течения болезни. От этого зависит тактика лечения. Сегодня мы, выявив сколиоз, не можем сказать, как быстро он будет прогрессировать. И будет ли прогрессировать вообще. А это важно. Когда мы оперируем, то это всегда связано с обездвиживанием позвоночника на каком-то протяжении. Естественно, хочется, чтобы этот процесс затронул как можно меньший участок. У нас в институте разработан и успешно применяется метод компьютерной топографии для выявления сколиоза на раннем этапе. Во Франции есть так называемая ЭОС-машина, которая выдает трехмерное изображение скелета. При этом есть возможность эту картинку поворачивать в разные стороны под разными углами. Сопоставление этих данным может дать нам что-то интересное в плане прогноза деформаций, склонных к прогрессированию. В практическом плане это дает очень многое. Мы сразу же при выявлении патологии сможем давать прогноз, а значит, определять тактику лечения. Мало того, мы сможем давать прогноз для следующего поколения линии этого ребенка. Ведь очень многие бояться, что сколиоз будет передаваться по наследству детям, внукам. На первый взгляд, связи нет. У здоровых родителей рождаются дети со сколиозом и наоборот. Хотя когда мы начали собирать материал для генетических исследований, то столкнулись с тем, что бывают случаи семейного сколиоза. Так что работы очень много. Пожалуй, мы впервые серьезно беремся за проблему сколиоза в биологическом плане, как болезни, а не как деформации позвоночника, которую надо исправить у конкретного человека.

– Как раз «с исправлением деформации позвоночника у конкретного человека» Вы справляетесь довольно успешно. Расскажите немного об этом. Говорят, что Вы делаете совершенно уникальные операции.

– В институте над этим работают давно. И в плане выявления, и в плане лечения. Мы на протяжении нескольких лет проводим скрининг, обследуем детей прямо в детских садах, школах. Как раз с помощью созданного у нас же в институте компьютерного топографа. Метод замечательный. Абсолютно безвредный и информативный. Выявляем разные группы. Кто-то остается под наблюдением, кто-то идет на консервативное лечение. Лучший результат дает корсетотерапия в условиях школы-интерната. У нас уже 250 человек в этих корсетах ходит. И результаты неплохие. Но, к сожалению, ни один корсет не дает гарантии. Поэтому часть больных идет на хирургический стол. К счастью, небольшая. Максимально в год мы оперируем 350 первичных больных. И занимается этим как раз моя клиника.

Про уникальность? Сколиозы различны не только по происхождению, но и по возрасту выявления. Есть деформации, которые возникают и диагностируются очень рано – в 2-3 года. Есть такие, которые начинают прогрессировать и проявлять себя в возрасте 12-14 лет. Для всех вариантов сколиоза есть разные методики. И мы их применяем. Пожалуй, одни из немногих в России.

Можно начинать оперировать с полутора лет и даже меньше. В течение ряда лет, пока ребенок не закончит рост, можно специальной конструкцией поддерживать позвоночник в положении продолженного роста. Ребенок растет, и конструкцию мы удлиняем каждые несколько месяцев. Это долго, трудно. Но это дает результат. У нас сейчас 80 детей под наблюдением, 10 уже закончили лечение и получили окончательную операцию.

Для детей в возрасте 11-13 лет у нас другая тактика, для подростков 14-20 лет своя тактика. Для взрослых – своя. Это разница сочетания передних и задних доступов, вытяжение интраоперационное и т.д. Мы подходим к больным дифференцированно. Эту концепцию мы давно защитили, она признана, она работает. Если говорить об уникальности, то она в том, что каждый больной уникален.

Елизавета Майорова